Чаще всего оно, конечно, так… Ну, а если эта правда касается ваших родных и близких? Например, во время печально знаменитой Куреневской трагедии в Киеве 13 марта 1961 года (если не слышали о ней, то легко найдете ссылки через Гугл) «Властями было принято решение не афишировать масштабы трагедии. В тот день в Киеве была отключена междугородняя и международная связь» . Кроме того, "…с 13 марта самолеты «Аэрофлота» в течение нескольких недель изменяли маршруты и облетали это страшное место, дабы никто из пассажиров не смог разглядеть из иллюминатора истинные масштабы трагедии. Несколько суток Киев был оторван от мира. Не работала междугородная, а тем паче международная телефонная связь. Телеграммы «сомнительного содержания» хотя и принимались, но не направлялись к месту назначения, письма прибывали к получателям с приличной задержкой. Далеко не все из них попадали к адресатам. Возможно, перлюстрировались и отбирались по признаку «благонадежности»… «отцы города» отозвались скромным некрологом в местной «вечёрке». Спустя две недели…" (это все цитаты из Википедии).
Наверное, из каких-то «высших» соображений, у властей был резон так себя вести. Но шила все равно в мешке не утаишь. И как после этого верить этой власти, которая заведомо тебе уже врала по жизненно важным вопросам?
Какие еще нужны доказательства превосходства социалистической системы хозяйствования?
Хм… А наверно таки нужны…
Опасение «разгласить» что-то секретное запечатывает рты даже и тех ученых, которые работают над «открытыми» темами. «Меньше болтаешь — дольше живешь» — говорят умудренные опытом советские граждане. Так жупел секретности тормозит и несекретную науку. Никогда не забуду, как в конце 1965 года я присутствовал на Всесоюзном симпозиуме по кибернетике в Тбилиси — симпозиуме, разумеется, несекретном, где темы всех докладов и тексты их были тщательно отобраны. Несколько докладов меня заинтересовало и я взял их тексты с собой, направляясь в Академгородок под Новосибирском. Приехав туда, я в беседе с сотрудниками Института математики Сибирского отделения Академии наук обмолвился, что был на симпозиуме в Тбилиси и там прослушал доклад о моделировании человеческой памяти. Мои собеседники так и загорелись: нельзя ли получить текст? Я сказал, что, конечно, можно — доклад не секретный, напишите в Институт кибернетики Грузинской ССР, они вышлют. Мои собеседники сразу увяли, замахали руками. Пока получишь доклад, — сказали они, — полгода пройдет. Кончилось тем, что они выпросили у меня текст доклада на одну ночь и наутро возвратили, скопировав от руки (в академическом институте математики нет простейшего копировального аппарата — эти машины считаются в Советском Союзе «политически опасными» и содержатся под особым надзором только в секретных учреждениях).
Какова же цель всей этой фантастической секретности? Ученые в СССР твердо убеждены, что цели таковы: скрыть от заграницы истинный уровень развития науки и техники в Советском Союзе, скрыть свое отставание и иметь возможность беспрепятственно копировать научно-технические новинки Запада, не покупая их за валюту. Кроме того, как ясно из предшествующих страниц этой книги, секретность помогает шантажировать западные страны, создавая видимость военно-технической мощи, в том числе мощи космической. Наконец, традиционная секретность, к которой в СССР так привыкли, позволяет избегать или смягчать фиаско в случае провала того или иного эксперимента.
Взять хотя бы три запуска автоматов на Луну — 15, 16 и 17. «Луна-15», как мы теперь знаем, предназначалась для взятия пробы грунта одновременно с
«Аполлоном-11», но разбилась при посадке. Советские граждане были информированы об этом запуске несколько по-иному. Сперва было выпущено
коммюнике («сообщение ТАСС») о том, что «в соответствии с программой исследования Луны в Советском Союзе запущена станция 'Луна-15', с которой
поддерживается связь». Затем было сообщено, что станция вышла на орбиту вокруг Луны. И наконец опубликовано сообщение, что станция «Луна-15»
«завершила работу». Ни слова о том, каково было назначение станции, ни звука насчет ее жесткой посадки. Вроде как все в порядке.
Совершенно так же информировалось советское население (да и внешний мир) о полете станции «Луна-16». Сперва целью запуска было лишь «дальнейшее
исследование Луны». Потом оказалось, что станция благополучно прилунилась и ведет бурение лунного грунта, посылая данные на Землю. И, наконец,
выяснилось, что отсек станции с лунной пробой стартовал к Земле. Тут газеты взорвались официальным ликованием: «Новый триумф советской науки» и т. п. О количестве лунного грунта, доставленного станцией, о ее размерах не было тогда сказано ни слова. Лишь много позже, на международном конгрессе в Ленинграде, было сообщено количество грунта-- около 100 г, после чего станция «Луна-16» была выставлена для обозрения. Теперь хранится в секрете вес «лунохода» — и, вероятно, будет храниться еще долгое время. Секретность позволяет все.
И все-таки вред от секретности намного превышает ее «полезность». Помимо разобщения ученых, торможения обмена информацией, секретность еще
невероятно удорожает все работы. С одной стороны, приходится вести множество параллельных и смежных разработок, которые в любой другой стране
заимствуются готовыми у других фирм. С другой стороны, огромных денег стоит сам аппарат сохранения тайны.
Перед началом программы «Джемини» в США были опубликованы цифры затрат на космические исследования. В числе других цифр была и стоимость каждого фунта веса, выводимого на околоземную орбиту. Сейчас точно не помню эту цифру, но наверняка это было сто долларов с небольшим. Мои советские друзья-ученые читали эти цифры с огромным интересом. Сами они понятия не имели, сколько стоит Советскому Союзу вывести на орбиту фунт или килограмм веса, утверждали, что не знал этого и Королев. Но сказали так: если американцы тратят на фунт сто с чем-то долларов, то мы, как минимум, в пять раз больше.
Я уверен, что это еще осторожная оценка. Хотя заработки людей в СССР примерно в пять раз меньше, чем в США, стоимость космических программ несравненно выше. Виной тому не только секретность, но и общий низкий уровень технологии, требующий «штучного» изготовления всякой мелочи, и процветающая в стране бесхозяйственность, и повальное воровство (даже с секретных предприятий), и исключительно низкая — самая низкая в Европе — производительность труда.
Поэтому не нужно удивляться, что советских граждан пока нет на Луне. Удивляться можно как раз обратному: как в описанных выше условиях блистательный Королев и другие талантливые люди сумели сделать отсталый и консервативный Советский Союз космической державой.
Независимо ни от каких политических соображений эти люди достойны восхищенного поклона человечества.
(Окончание книги Леонида Владимирова «Советский космический блеф», 1973 г.)
Бесспорно, Карпов — великий чемпион. Но по сравнению со своим историческим соперником Виктором Корчным, он одряхлел (в шахматном плане, конечно) гораздо раньше.
Книга Котова «Увальский самоцвет» написана очень уж пафонсно, но вот шахматная фактура мне в ней понравилась — там часто приводятся относительно малоизвестные, но очень поучительные примеры (например, партия Уильямс — Карпов из Олимпиады в Ницце 1974 г.).
А вот фамилия «предателя» Корчного в книге не упомянута ни разу! И даже на фотографии советской команды, победившей на кпомянутой Олимпиаде в Ницце, изображение Корчного (оказавшегося с краю фотографии) аккуратно отрезано.
Кстати, пару месяцев назад я сам поместил в одной из киевских газет материал по поводу карповского 60-летнего юбилея:
мне кажется, что между ТОЙ неправдой и ЭТОЙ есть существенная разница: тогда просто не говорили правду, сейчас в наглую врут.
Ну, это как еще сказать. Именно тогда вранье считалось государственной необходимостью, поскольку было верным спутником идеологии: мы самые лучшие, поэтому негативные факты (скажем, недовольства, как в Новочеркасске, или различных катастроф) тщательно замалчивались. В брежневские годы (а может, и еще раньше)социализма вся эта пропаганда стала темой многочисленных анекдотов. Сейчас же власть имущие просто врут, поскольку прекрасно понимают, что они временщики, но отчаянно стараюися удержаться у власти подольше.
По поводу правды. Где-то слышал следующее. Есть истина, есть ложь. Истины не знает и никогда не узнает никто. Но во всяком случае десять процентов правды и семдесят выглядят по-разному… Но, может, и не надо слишком заморачиваться, пытаясь с точностью до миллиграмма или миллиметра установить процент истины и лжи? А кроме того, сегодня, помимо официоза, гораздо больше альтернативных источников информации. Если есть желание, то есть и возможность сопоставлять, думать, делать выводы…
Тогда врали, но хотелось правды. Сейчас есть правда (по крайней мере, нам так хочется думать), но мы все равно знаем, что нам врут.
Звучит как тавтология, но нынешняя ситуация, ИМХО, выглядит хотя бы честнее
Мы эту правду получаем и ощущаем ежедневно, ежечасно, ежесекундно, но кому от нее хорошо?
Наверное, никому, за исключением просто того, что это все-таки правда. Или все же «Ах, обмануть меня нетрудно,
Я сам обманываться рад»?
СССР был колосс на глиняных ногах. Его богатство держалось на нефтедолларовых инъекциях, в то время как промышленная продукция постоянно проигрывала конкурентную борьбу зарубежным аналогам. И главное — сплошное вранье официальной пропаганды. Да, кое-кто из наших родителей и дедушек с бабушками верил в эти идеалы. Конечно, всем жить хотелось лучше, но насколько это заботило правящую зажравшуюся верхушку, погрязшую во всевозможных льготах и спецобслуживании? Коммунизм у нас был построен — но только для «своих». И поддерживала этого колосса гигантская репрессивная машина:
Я государство вижу статуей,
Мужчина в бронзе, полный властности.
Под фиговым листочком спрятаный
Огромный орган безопасности.
Не удивительно поэтому, что как только гайки вперрые остабили всерьез — вся система рассыпалась как карточный домик…
Да что там рассказывать, кто хочет знать — тот и так это давно уже знает.
Из того, что сейчас жизнь хреновая и во многом стала хуже, чем была во времена СССР, вовсе не следует, что «совок» был весь такой белый и пушистый. К сожалению (а иногда и к счастью) у людей слишком часто короткая память, и плохое забывается гораздо быстрее, чем хорошее. Да и мы тогда были молодыми или просто совсем юными и полными надежд. Вот поэтому этот насквозь ностальгический коллаж так и «цепляет». Но делать из этого вывод, что нам теперь остается один путь — назад в СССР, по меньшей мере, наивно.
Впрочем, тот вариант, что я помню, выглядел проще. Там просто клали коробок на стол так, чтобы его угол выступал над краем стола, а потом снизу сильно щелкали по нему. Коробок взлетал и приземлялся на стол, и от того, на какую грань он падал, игроку начислялись очки. У нас это было так: на широкую этикеткой вниз — 0, этикеткой вверх — 2, на длинную узкую грань (где спичками чиркают) — 5, короткую узкую грань — то ли 10, то ли аж 25. Если выпадал 0, очередь хода переходила к другому игроку, если не 0 — игрок имел выбор передать ход другому или продолжать набивать очки дальше. Только в случае попадания на 0, все очки, набранные в этом кону, «сгорали». Играли до 50.
Была, была! И в 60-х, и в 70-х,, и в 80-х… Разве что в порядке начисления очков возможны были варианты. А что? Хоть какая-то развлекаловка, особенно если по каким-то причинам на улицу никак не выйти (погода неподходящая или вдруг заболел) и не поиграть в вышеупомянутые замечательные игры.
Лично я с затаенным нетерпением ждал приема в пионеры по занятной причине. В начальных классах нас неоднократно потчевали одной и той же нравоучительной историей (в классе читали какие-то рассказики и даже как-то диктант писали, подобные истории передавали иногда и по радио) о том, как некий примерный пионер, идя вдоль железнодорожного полотна, вдруг увидел какую-то неисправность на рельсах, сорвал с шеи красный галстук и стал отчаянно махать им приближающемуся поезду. Машинист, заметив сигнал, остановил состав и таким образом, благодаря бдительности юного почти что героя, была предотвращена серьезная авария.
И поскольку неизменными героями этой историей были именно пионеры (а не те, кто по должности должен следить за исправностью ж/д путей), я вбил себе в голову, что право останавливать поезда является главным образом пионерской прерогативой (благодаря наличию красного галстука)… Кстати, а что это оказался за такой примерный школьник, что даже в районе железной дороги во внеурочное время он шастал в галстуке? Или это явление той же природы, что и детки из фильмов тех лет, которые еще могут в свободное от школы время ходить без пиджака, вместо брюк носить шорты, но вот с красным галстуком не расстаются никогда?
У меня тоже есть, изрядно поношенный. Помнится, дедушка его брал, когда мы с ним за грибами ходили. И я последним летом в поход по Карпатам с ним ходил… :-)
Ходил в садик. Для тех, кто живет в Питере, могу сказать, что его здание сохранилось, только давно уже используется по другому назначению — оно находится во дворе, в который можно пройти под аркой здания, в котором вход на ст. метро «Площадь Мужества». Признаться, не помню ощущений в целом. Насколько помню, что кроме начала очередного «садикового» года в первые 1-2 года посещений (когда я приходил туда после летнего перерыва и ревмя ревел первые дни), относился к нему вполне лояльно. Относительно недавно вдруг вспомнил двустишие, которое у нас гуляло, когда надо было отшить слишком уж назойливые просьбы: «Если каждому давать — поломается кровать!», и неожиданно с ужасом постиг его подлинный смысл… Интересно, кто его тогда привнес?
А переходя уже в 4-й класс и отдыхая летом у бабушки в Киеве, вдруг на киевском речном вокзале (!) встретил воспитательницу, которая была одной из двух моих самых любимых. Мы с младшим братом бегали по пустому вестибюлю кассового зала, как вдруг она подошла ко мне и назвала по имени… До сих пор вспоминаю эту встречу как чудо. Только по малолетству, конечно, толком с ней и не поговорил…
Рыбьего жира нам не давали, но мне его давали дома. Мы с братом жутко его любили, и поэтому я в упор не понимал намеков на тошнотворность этого продукта, которые попадались в некоторых детских книжках.
Чаще всего оно, конечно, так… Ну, а если эта правда касается ваших родных и близких? Например, во время печально знаменитой Куреневской трагедии в Киеве 13 марта 1961 года (если не слышали о ней, то легко найдете ссылки через Гугл) «Властями было принято решение не афишировать масштабы трагедии. В тот день в Киеве была отключена междугородняя и международная связь» . Кроме того, "…с 13 марта самолеты «Аэрофлота» в течение нескольких недель изменяли маршруты и облетали это страшное место, дабы никто из пассажиров не смог разглядеть из иллюминатора истинные масштабы трагедии. Несколько суток Киев был оторван от мира. Не работала междугородная, а тем паче международная телефонная связь. Телеграммы «сомнительного содержания» хотя и принимались, но не направлялись к месту назначения, письма прибывали к получателям с приличной задержкой. Далеко не все из них попадали к адресатам. Возможно, перлюстрировались и отбирались по признаку «благонадежности»… «отцы города» отозвались скромным некрологом в местной «вечёрке». Спустя две недели…" (это все цитаты из Википедии).
Наверное, из каких-то «высших» соображений, у властей был резон так себя вести. Но шила все равно в мешке не утаишь. И как после этого верить этой власти, которая заведомо тебе уже врала по жизненно важным вопросам?
Хм… А наверно таки нужны…
Опасение «разгласить» что-то секретное запечатывает рты даже и тех ученых, которые работают над «открытыми» темами. «Меньше болтаешь — дольше живешь» — говорят умудренные опытом советские граждане. Так жупел секретности тормозит и несекретную науку. Никогда не забуду, как в конце 1965 года я присутствовал на Всесоюзном симпозиуме по кибернетике в Тбилиси — симпозиуме, разумеется, несекретном, где темы всех докладов и тексты их были тщательно отобраны. Несколько докладов меня заинтересовало и я взял их тексты с собой, направляясь в Академгородок под Новосибирском. Приехав туда, я в беседе с сотрудниками Института математики Сибирского отделения Академии наук обмолвился, что был на симпозиуме в Тбилиси и там прослушал доклад о моделировании человеческой памяти. Мои собеседники так и загорелись: нельзя ли получить текст? Я сказал, что, конечно, можно — доклад не секретный, напишите в Институт кибернетики Грузинской ССР, они вышлют. Мои собеседники сразу увяли, замахали руками. Пока получишь доклад, — сказали они, — полгода пройдет. Кончилось тем, что они выпросили у меня текст доклада на одну ночь и наутро возвратили, скопировав от руки (в академическом институте математики нет простейшего копировального аппарата — эти машины считаются в Советском Союзе «политически опасными» и содержатся под особым надзором только в секретных учреждениях).
Какова же цель всей этой фантастической секретности? Ученые в СССР твердо убеждены, что цели таковы: скрыть от заграницы истинный уровень развития науки и техники в Советском Союзе, скрыть свое отставание и иметь возможность беспрепятственно копировать научно-технические новинки Запада, не покупая их за валюту. Кроме того, как ясно из предшествующих страниц этой книги, секретность помогает шантажировать западные страны, создавая видимость военно-технической мощи, в том числе мощи космической. Наконец, традиционная секретность, к которой в СССР так привыкли, позволяет избегать или смягчать фиаско в случае провала того или иного эксперимента.
Взять хотя бы три запуска автоматов на Луну — 15, 16 и 17. «Луна-15», как мы теперь знаем, предназначалась для взятия пробы грунта одновременно с
«Аполлоном-11», но разбилась при посадке. Советские граждане были информированы об этом запуске несколько по-иному. Сперва было выпущено
коммюнике («сообщение ТАСС») о том, что «в соответствии с программой исследования Луны в Советском Союзе запущена станция 'Луна-15', с которой
поддерживается связь». Затем было сообщено, что станция вышла на орбиту вокруг Луны. И наконец опубликовано сообщение, что станция «Луна-15»
«завершила работу». Ни слова о том, каково было назначение станции, ни звука насчет ее жесткой посадки. Вроде как все в порядке.
Совершенно так же информировалось советское население (да и внешний мир) о полете станции «Луна-16». Сперва целью запуска было лишь «дальнейшее
исследование Луны». Потом оказалось, что станция благополучно прилунилась и ведет бурение лунного грунта, посылая данные на Землю. И, наконец,
выяснилось, что отсек станции с лунной пробой стартовал к Земле. Тут газеты взорвались официальным ликованием: «Новый триумф советской науки» и т. п. О количестве лунного грунта, доставленного станцией, о ее размерах не было тогда сказано ни слова. Лишь много позже, на международном конгрессе в Ленинграде, было сообщено количество грунта-- около 100 г, после чего станция «Луна-16» была выставлена для обозрения. Теперь хранится в секрете вес «лунохода» — и, вероятно, будет храниться еще долгое время. Секретность позволяет все.
И все-таки вред от секретности намного превышает ее «полезность». Помимо разобщения ученых, торможения обмена информацией, секретность еще
невероятно удорожает все работы. С одной стороны, приходится вести множество параллельных и смежных разработок, которые в любой другой стране
заимствуются готовыми у других фирм. С другой стороны, огромных денег стоит сам аппарат сохранения тайны.
Перед началом программы «Джемини» в США были опубликованы цифры затрат на космические исследования. В числе других цифр была и стоимость каждого фунта веса, выводимого на околоземную орбиту. Сейчас точно не помню эту цифру, но наверняка это было сто долларов с небольшим. Мои советские друзья-ученые читали эти цифры с огромным интересом. Сами они понятия не имели, сколько стоит Советскому Союзу вывести на орбиту фунт или килограмм веса, утверждали, что не знал этого и Королев. Но сказали так: если американцы тратят на фунт сто с чем-то долларов, то мы, как минимум, в пять раз больше.
Я уверен, что это еще осторожная оценка. Хотя заработки людей в СССР примерно в пять раз меньше, чем в США, стоимость космических программ несравненно выше. Виной тому не только секретность, но и общий низкий уровень технологии, требующий «штучного» изготовления всякой мелочи, и процветающая в стране бесхозяйственность, и повальное воровство (даже с секретных предприятий), и исключительно низкая — самая низкая в Европе — производительность труда.
Поэтому не нужно удивляться, что советских граждан пока нет на Луне. Удивляться можно как раз обратному: как в описанных выше условиях блистательный Королев и другие талантливые люди сумели сделать отсталый и консервативный Советский Союз космической державой.
Независимо ни от каких политических соображений эти люди достойны восхищенного поклона человечества.
(Окончание книги Леонида Владимирова «Советский космический блеф», 1973 г.)
Книга Котова «Увальский самоцвет» написана очень уж пафонсно, но вот шахматная фактура мне в ней понравилась — там часто приводятся относительно малоизвестные, но очень поучительные примеры (например, партия Уильямс — Карпов из Олимпиады в Ницце 1974 г.).
А вот фамилия «предателя» Корчного в книге не упомянута ни разу! И даже на фотографии советской команды, победившей на кпомянутой Олимпиаде в Ницце, изображение Корчного (оказавшегося с краю фотографии) аккуратно отрезано.
Кстати, пару месяцев назад я сам поместил в одной из киевских газет материал по поводу карповского 60-летнего юбилея:
Ну, это как еще сказать. Именно тогда вранье считалось государственной необходимостью, поскольку было верным спутником идеологии: мы самые лучшие, поэтому негативные факты (скажем, недовольства, как в Новочеркасске, или различных катастроф) тщательно замалчивались. В брежневские годы (а может, и еще раньше)социализма вся эта пропаганда стала темой многочисленных анекдотов. Сейчас же власть имущие просто врут, поскольку прекрасно понимают, что они временщики, но отчаянно стараюися удержаться у власти подольше.
По поводу правды. Где-то слышал следующее. Есть истина, есть ложь. Истины не знает и никогда не узнает никто. Но во всяком случае десять процентов правды и семдесят выглядят по-разному… Но, может, и не надо слишком заморачиваться, пытаясь с точностью до миллиграмма или миллиметра установить процент истины и лжи? А кроме того, сегодня, помимо официоза, гораздо больше альтернативных источников информации. Если есть желание, то есть и возможность сопоставлять, думать, делать выводы…
Звучит как тавтология, но нынешняя ситуация, ИМХО, выглядит хотя бы честнее
Мы эту правду получаем и ощущаем ежедневно, ежечасно, ежесекундно, но кому от нее хорошо?
Наверное, никому, за исключением просто того, что это все-таки правда. Или все же
«Ах, обмануть меня нетрудно,
Я сам обманываться рад»?
Я государство вижу статуей,
Мужчина в бронзе, полный властности.
Под фиговым листочком спрятаный
Огромный орган безопасности.
Не удивительно поэтому, что как только гайки вперрые остабили всерьез — вся система рассыпалась как карточный домик…
Да что там рассказывать, кто хочет знать — тот и так это давно уже знает.
Из того, что сейчас жизнь хреновая и во многом стала хуже, чем была во времена СССР, вовсе не следует, что «совок» был весь такой белый и пушистый. К сожалению (а иногда и к счастью) у людей слишком часто короткая память, и плохое забывается гораздо быстрее, чем хорошее. Да и мы тогда были молодыми или просто совсем юными и полными надежд. Вот поэтому этот насквозь ностальгический коллаж так и «цепляет». Но делать из этого вывод, что нам теперь остается один путь — назад в СССР, по меньшей мере, наивно.
«Кто хоть раз с теплотой не вспомнил советского прошлого — у того нет сердца. Но кто хочет его реанимировать — у того нет мозгов».©
И поскольку неизменными героями этой историей были именно пионеры (а не те, кто по должности должен следить за исправностью ж/д путей), я вбил себе в голову, что право останавливать поезда является главным образом пионерской прерогативой (благодаря наличию красного галстука)… Кстати, а что это оказался за такой примерный школьник, что даже в районе железной дороги во внеурочное время он шастал в галстуке? Или это явление той же природы, что и детки из фильмов тех лет, которые еще могут в свободное от школы время ходить без пиджака, вместо брюк носить шорты, но вот с красным галстуком не расстаются никогда?
У меня в квартире робот,
У него огромный хобот.
Любит робот чистоту
И гудит как лайнер «Ту».
А переходя уже в 4-й класс и отдыхая летом у бабушки в Киеве, вдруг на киевском речном вокзале (!) встретил воспитательницу, которая была одной из двух моих самых любимых. Мы с младшим братом бегали по пустому вестибюлю кассового зала, как вдруг она подошла ко мне и назвала по имени… До сих пор вспоминаю эту встречу как чудо. Только по малолетству, конечно, толком с ней и не поговорил…
Рыбьего жира нам не давали, но мне его давали дома. Мы с братом жутко его любили, и поэтому я в упор не понимал намеков на тошнотворность этого продукта, которые попадались в некоторых детских книжках.