В начале 70-х мама водила меня к врачу-стоматологу, которая работала на дому. Жила она в отдельной квартире, где у нее и стоял этот ужасный аппарат. Надо сказать, что в СССР частная практика не разрешалась и она здорово рисковала, но жажда наживы была сильнее страха!
Мы с сестрой старались в основном аккуратно гулять-играть, но не всегда получалось)))))) Помню терли друг об друга ангорские варежки, чтоб очистить от налипшего 3-сантиметрового слоя снега. А потом веничком валенки обметали. потом это добро отправлялось на батарею. мокрые цигейковые шубы и шапки вешали над ванной. cs5643.userapi.com/u770028/153295156/z_b4f28640.jpg
Спасибо, я уже поняла и солидарна с Вами. Я и сама, впервые увидев другие посты, относящиеся к постсоветским темам, подумала, что это не совсем в формате, но не решилась поднимать дискуссию, только что зарегистрировавшись, подумала, что модерам и админам виднее. Мне вслед за Вашим пришло другое сообщение, о том, что пост удален по ошибке, было предложено его восстановить, но я отказалась уже по идеалогическим соображениям. Надеюсь на дальнейшее взаимопонимание, поскольку данный проект мне ОЧЕНЬ симпатичен.
Материалы, не относящиеся к СССР не были удалены по недосмотру администраторов сайта. Сайт, посвящён СССР, а если начнем валить все в кучу, то это будет просто сайт, посвященный детству в любые времена, а это уже совсем другая история.
мой пост про элен и ребята удален, извините, что отвечаю сюда. конечно в советское время его не показывали, но на этом сайте есть материалы и про этот и про другие сериалы, которые в СССР не показывали, и про вещи, которые были немного позже… выложила свои наклейки только после того, как увидела другие материалы.
Да, 1 сентября помнят наверняка все.
1 сентября 1985 г. Солнечный и свежий день. Всё новое абсолютно. Такой радостный стресс что ли. А когда мне показали место и я сел, тут же раздался стук в окно. Это стучал мой папа, которого уже больше нет. Я обернулся — и он поднял заранее настроенный фотоаппарат и сфотографировал меня. Запомнил это на всю жизнь.
у нас товарищ — стоматолог, живет в деревне. до недавнего времени работал вот на таком аппарате, который старше него самого. и нам с мужем по несколько зубов на нем ремонтировал в ходе дружеских визитов)))) в детстве — да, боялись безумно таких машин, а теперь понимаю, что все дело в мастерстве)))
Я пошла в школу в 1990 году. Мы стали последними советскими октябрятами. Пионерами потом уже не стали, но до конца третьего класса ходили в школьной форме. Первую учительницу звали Людмила Александровна — женщина добрейшей души, величайшего педагогического таланта и устрашающей внешности (мои родители между собой ласково называли ее Пиночетом). В школе нас 1 сентября не фотографировали, поэтому родители меня отвели в фото-ателье — зафиксировать веху, так сказать: cs10065.vk.com/u770028/153295156/z_cc9b86b2.jpg
Я тоже в школьные годы такое масло делала сама в 13 — 14 лет. У нас в Иванове тогда в конце 70-х — нач. 80-х гг. масло «давали» по талонам: 1 кг на месяц на ребенка. Этот килограмм масла смешивался толкушкой с сахаром и какао-порошком… Съедался вдвоем-втроем с подругами за один вечер… С белыми булками естественно. Ничего вкуснее не было тогда!
Эти стихи случайно нашла в интернете, автора, к сожалению не знаю лично. Лично бы поблагодарила. Решила поделиться этой находкой с вами… Спасибо вам за сайт!
* * *
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать.
Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско,
Солнце оставило в волосах выцветшие полоски.
Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа снова зовет купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый.
Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена и привычна.
Пыльные ноги похожи на мамины рукавички.
Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки.
Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно.
Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект ласковыми глазами.
Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это.
Хлеб полу-черствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен.
Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе.
Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме.
Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки,
Только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше.
Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее,
Мы забираемся на крыльцо и запускаем змея.
Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс.
Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье.
Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле.
Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите.
Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет маленького разврата,
Каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата,
Горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона,
Все друг при друге — и все одни, живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик,
Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях.
Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки.
Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку.
Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать…
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер, и никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве.
Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу,
Я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене.
«Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время.
Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу.
Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы,
Ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку,
Кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом.
Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять.
Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне…
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне
* * *
Ты помнишь, дружище, вьетнамские кеды?
Коленную выпуклость детских колгот?
Настольный хоккей у блатного соседа?
Дай, Боже, мне памяти, какой это год?
А помнишь те, вязаные рукавицы,
Да-да, на резинке из старых штанов,
Родителей наших счастливые лица
Гагарин Харламов Блохин Моргунов
Ты помнишь мы жвачку жевали неделю,
На ночь в холодильник её положив?
Ты помнишь «Орленок»? Вот это был велик!!!
Разбит он, до наших детей не дожив
На школьном дворе помнишь лихость былую?
И первый, с ночевкой в палатках, поход?
И, помнишь, РЕШАЛИСЬ мы на поцелуи
Дай боже мне памяти, какой это год?
Так если ты помнишь вон душу на плаху!
Какая Европа, Америка,… ля?
«Несчастное детство»? Идите вы на фиг
Счастливей не будет уже у тебя…
1 сентября 1985 г. Солнечный и свежий день. Всё новое абсолютно. Такой радостный стресс что ли. А когда мне показали место и я сел, тут же раздался стук в окно. Это стучал мой папа, которого уже больше нет. Я обернулся — и он поднял заранее настроенный фотоаппарат и сфотографировал меня. Запомнил это на всю жизнь.
ммм поеду икать
* * *
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать.
Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско,
Солнце оставило в волосах выцветшие полоски.
Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа снова зовет купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый.
Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена и привычна.
Пыльные ноги похожи на мамины рукавички.
Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки.
Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно.
Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект ласковыми глазами.
Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это.
Хлеб полу-черствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен.
Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе.
Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме.
Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки,
Только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше.
Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее,
Мы забираемся на крыльцо и запускаем змея.
Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс.
Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье.
Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле.
Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите.
Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет маленького разврата,
Каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата,
Горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона,
Все друг при друге — и все одни, живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик,
Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях.
Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки.
Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку.
Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать…
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер, и никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве.
Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу,
Я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене.
«Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время.
Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу.
Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы,
Ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку,
Кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом.
Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять.
Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне…
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне
* * *
Ты помнишь, дружище, вьетнамские кеды?
Коленную выпуклость детских колгот?
Настольный хоккей у блатного соседа?
Дай, Боже, мне памяти, какой это год?
А помнишь те, вязаные рукавицы,
Да-да, на резинке из старых штанов,
Родителей наших счастливые лица
Гагарин Харламов Блохин Моргунов
Ты помнишь мы жвачку жевали неделю,
На ночь в холодильник её положив?
Ты помнишь «Орленок»? Вот это был велик!!!
Разбит он, до наших детей не дожив
На школьном дворе помнишь лихость былую?
И первый, с ночевкой в палатках, поход?
И, помнишь, РЕШАЛИСЬ мы на поцелуи
Дай боже мне памяти, какой это год?
Так если ты помнишь вон душу на плаху!
Какая Европа, Америка,… ля?
«Несчастное детство»? Идите вы на фиг
Счастливей не будет уже у тебя…